Наверно, для выходного дня было еще слишком рано. Людей почти не было. Он только сейчас догадался посмотреть на часы. Не было даже восьми утра! Он на что-то надеялся? Был ли у него план? Знал ли он что делать? Тройное "нет". Но он заглушил двигатель, сидел в машине и тупо смотрел на ее подъезд.
В прошлый раз тоже было раннее утро. Он сел за ней в автобус на привокзальной площади. В холодном автобусе, сидя на краешке пустого сиденья, она была похожа на нахохлившегося воробья. Он не знал, о чем она думала, но она улыбалась. На ней были высокие коричневые сапоги, точнее рыжие, а может это цвет какой-нибудь дижонской горчицы или гнилой дыни. (Арсений бы его обязательно поправил.) И шарф, который он ей принес, тоже с этим рыжим и еще какими-то цветными пятнами. Синяя куртка и простая вязаная синяя шапка. Какого цвета были у нее глаза, Дэн не помнил, да он их толком и не видел. Наверно, ей было холодно, она все время опускала лицо в этот мягкий шарф и смешно морщилась. И ему вдруг нестерпимо захотелось вновь ее увидеть. Он даже взялся за ручку, чтобы открыть дверь и выйти. Он решил, что сейчас просто выйдет, поднимется и позвонит в ее дверь. А там будь что будет! Но вдруг представил, что дверь откроет какой-нибудь хлыщ в помятых семейных трусах с небритым лицом, и передумал. И ему совсем не понравилось, что рядом с ней мог находиться какой-то хлыщ.
Машина остывала, и от его дыхания стало запотевать стекло, пришлось ее снова завести. Прошло минут десять с того момента, когда он твердо намерился провести возле этого подъезда хоть весь день, чтобы увидеть девушку, а это тупое бездействие уже стало его доставать. Как только эти шпионы сутками ведут слежку из машин? Видимо, шпион из него был не очень, даже вышедшая из подъезда на прогулку с собакой бабулька, презрительно смерила взглядом его машину. Уже сколько работал Дэн с этими бабками, а так и не научился их понимать. Вот что не так? Машина слишком чистая? Или слишком дорогая? Или что работает? А может он занял место какого-нибудь ее соседа Пупкина с седьмого этажа. А может у нее просто такая привычка всегда ходить с таким лицом, словно у нее под носом говном намазано? А полезь сейчас к ней в голову - там какие-нибудь пироги в духовке, которые она поставила печься, да пошла быстренько выгулять собаку. «А вот возьму сейчас и проверю!» Он инспирировался и вышел из машины. Наверно, бабка подумала, что открывали дверь, чтобы что-нибудь выкинуть. Она не поленилась, подошла и подозрительно посмотрела на асфальт у машины. Дэн уже почти видел ее память, похожую на темный наглухо заколоченный сарай, когда с другой стороны к подъезду неожиданно быстро начало двигалось что-то светлое чистое и в рыжих сапогах. Думать было некогда! Ну, здравствуй, светлая комната с гостеприимно открытыми дверями!
Ева устала и была очень расстроена. Дэн не понимал, чем она расстроена, он просто знал, чувствовал это сейчас, находясь в ее памяти. Другие асы ошибочно думали, что мемо, попадая в память человека - попадают в голову и куда-то в мозг, а потому читают мысли человека и все такое. Но это было совсем не так. То, что человек делает, думает и видит сейчас, мемо, находясь в его памяти, не знает. Но мемо слышит, что происходит и понимает, что чувствует этот человек. Память, она словно существует вне нас, в том измерении, по которому перемещаются мемо, но у каждого она как свой отдельный мир. Мемо видели ее как помещение, в которое они могли зайти. И этот «дом памяти» каждого человека был уникален. И, набравшись немного опыта, Дэн с первого взгляда попав в этот «дом» мог многое сказать о его владельце. Люди то, что они помнят. Злые помнят зло, обидчивые - обиды. Каждое событие, отложившееся в памяти, обязательно окрашено эмоциями этого воспоминания. И Дэн не раз встречался с людьми, которые помнят сплошь раздражение, ссоры, неприятные ситуации, некрасивые детали и откровенно неприличные вещи. Такая память - это были покосившиеся дома, где, как говорили даже люди, у их владельцев или крышу сорвало, или чердак снесло. От того что он постоянно работал с пожилыми людьми с их захламленными старыми сараями, ему совершенно удивительно было видеть, как, оказывается, бывает все чисто, ново и аккуратно. В этой белой комнате, наполненной светом, казалось, все двери были стеклянными. И там было уютно, и, Дэн видел такое впервые, стояли книжные полки и вещи, аккуратно расставленные по местам. Когда Дэн был здесь первый раз, то просто, не задерживаясь, вышел в распахнутые настежь двери, но сейчас он достаточно осмотрелся. И ему здесь нравилось. Если бы она не была так грустна. Он услышал, как ударяясь о металлическую мойку, в кухне зашумела вода. Нужно было выйти и зафиксироваться, если такая возможность есть. Он вышел и, увидев ее квартиру, очень удивился тому, насколько она была похожа на комнату ее памяти. Судя по всему, никакого хлыща с небритой мордой не наблюдалось. Только ее вещи аккуратно расставленные и разложенные по местам. Девушка налила чайник и ушла в ванную. В душе зашумела вода. Дэн убедился, что один. Всё же из того невидимому человеческому глазу измерения реальный мир всё равно искажался. Став видимым, Дэн сел на ее диван. Панорамные окна, свет, свежесть и чистота и запах выпечки. Да, полка с книгами. Он встал, поводил пальцем по корешкам. Одну книгу вытащил. Стендаль. Сильно! Девушка не пела, пока принимала душ, но вода еще лилась, поэтому он не спеша обогнул стеллаж. Кровать. Заправлена. А в кухне что? Те самые, пахнущие на всю квартиру, булочки? Он поторопился в кухню, нечаянно наткнулся на комод, и стоящая на нем статуэтка чуть не упала. Она стала качаться, но он успел ее остановить. Давид. Микеланджело. Хоть и в сильно уменьшенном виде, но во всей своей красе.
В холодильнике, считай, пусто. Что же она, бедная, будет есть? Может отвезти ее пообедать? Дэн задумался об этом и вдруг услышал, что дверь открывается. Он сделал торопливый вдох, а она вышла из ванной в чем мать родила. Он понимал, что должен уйти, но не мог. А она прошла через комнату, вытирая полотенцем концы своих длинных волос, что-то достала из комода и через всю комнату прошла ему навстречу обратно в ванную.
И только когда дверь за ней закрылась, он смог сконцентрироваться и оказался внутри своей машины. Он не собирался подглядывать! Он много раз потом будет пытаться анализировать этот свой поступок, и каждый раз будет приходить к одной и той же мысли. Он не должен был! Он будет оправдывать себя тем, что действовал спонтанно и бла-бла-бла... Но это все потом, а сейчас он мог думать только о том, что видел. Ее тонкие руки, поправлявшие волосы, и капли воды на голой спине.
Машина все это время работала, он осознал это, только когда машинально попытался ее завести. Он хотел вернуться. Он хотел все о ней знать! Он должен все знать! Он умрет, если не узнает. Как она спит, что она ест на завтрак, что она вообще ест, и, особенно, о чем она сегодня грустит. Он не хотел, чтобы она грустила!
Он снова попытался завести работающую машину. Он не знал, как утешают девушек. В голову лезли только какие-то банальные вещи: цветы, плюшевые игрушки, мороженое, большой шоколадный торт. Да что там утешать, он не знал даже, как вообще за ними ухаживают. Всю жизнь они сами ему навязываются. Он знал тридцать три способа как вежливо сказать девушке "нет", хотя в последнее время и это предпочитал не делать. Но не сидеть же просто так сиднем в машине! И он слишком резко нажал на педаль газа. Машина рыкнула и взбрыкнув, как конь, повезла седока по окрестным магазинам.
Первым был цветочный. Он купил огромный букет красных роз. Почему-то он подумал, что все девушки любят красные розы и непременно огромными охапками. Ну, мама любит именно такие! Там же продавали и игрушки. И рядом с розами на заднем сиденье уютно расположился большой плюшевый белый медведь. Он доехал до ближайшего супермаркета, и кроме мороженого и торта хотел было купить хлебушка, колбаски и еще чего-нибудь съестного, но передумал, потому что не знал, как он сможет это ей объяснить. Да, лучше приглашу ее куда-нибудь поесть - решил он придерживаться первоначального плана. И он уже сел в машину, когда зазвонил телефон.