В больничном коридоре, она встретила Дэна, который не обратил на нее внимания, чем изрядно повеселил Арсения. И дошли до ее комнаты, где украденный документ она спрятала под подоконником и как ни в чем не бывало тут же вышла. Они снова вышли за ней, но только что закрытая дверь внезапно засветилась и теперь уже Дэн, не раздумывая тут же ее открыл. Но интуитивно остановился на пороге - стоя в пол-оборота к двери в пол-оборота к Волошинской в ее комнате был Шейн. Шейн не мог их почувствовать, их разделяла граница измерений, но Дэну показалось, что он беспокойно обернулся при их появлении. Но тут же Дэн понял, что беспокоился Шейн о другом. Освобожденный от ненужной упаковки в виде видавшего вида пакетика и платка, Волошинская передала Шейну паспорт.

- Как и обещала, - сказала она, протягивая Шейну красную книжечку.

Он не стал даже проверять, засунул полученное в карман, передал бабке из руки в руки деньги, кивнул и стремительно вышел. Дэн едва успел отскочить с прохода. Бабка же села на кровать, с удовольствием послюнявила палец и начала пересчитывать согнутые пополам купюры. Арсений пытался последовать за Шейном, но этот эпизод бабкиной памяти заканчивался за дверью, в которую вышел Шейн глухой стеной и у него ничего не получилось. Куда спрячет или потратит эти деньги старуха, Дэн смотреть не хотел, и взяв Арсения за руку, он вновь вышел в комнату с Экраном.

Было слышно, как бубнит телевизор, обрывки новостей мелькали на Экране памяти, превращаясь в беспорядочный репортаж о несвязанных межу собой событиях.  Дэн предпринял вторую попытку выйти в довольно узкий коридор. Молчавший все это время Арсений, едва поспевая за стремительно удалявшемся вглубь Дэном, наконец, не выдержал и спросил:

- Это был Шейн?

Дэн утвердительно кивнул.

- Я знаю об этом не больше, чем ты. И, наверно, не меньше чем ты потрясен, - наконец сказал он.

- Я не особо потрясен. Но насколько я понял, это и был пропавший паспорт?

- Видимо, да, - подал плечами Дэн, - И я ума не приложу зачем он мог понадобиться Шейну. И эти деньги. Что к чему?

- А он хорош! - сказал Арсений, - На два фронта работает.

- Если не на три, - ответил Дэн, - мне говорит одно, Екатерине другое, а сам судя по всему работает на кого-то еще. Если только не на себя.

- А сейчас мы куда идем? - спросил Арсений.

- Лет на десять назад. У бабки здесь как в аптеке. Все строго по полочкам, по датам, по годам. Никогда раньше не видел такого порядка, - ответил Дэн.

- Что нас интересует?

- Драгоценности.

- Шутишь? - удивился Семен.

- Отнюдь. Бабка эта, ее, кстати, Вера Павловна зовут. Так вот она любительница и собирать всякие сплетни и распускать. Когда-то они с моей Купчихой жили вместе в другом Доме Престарелых, в Дубровке. Там в Дубровке про семью Купцовых много интересного рассказывали. И Волошинская узнала, что есть у Купцовой какое-то ожерелье заговоренное и решила его толи спереть, как тот паспорт, толи просто посмотреть, как она говорит. Только Купцова ее видимо застала, с той поры они вроде как в контрах.

- А что за ожерелье? - уточнил Семен.

- Сень, если бы я знал, то не тащился бы сейчас в такую даль. Хотя Волошинская сказала, что оно вроде как стеклянное, а не драгоценное вовсе.

- Любопытно, - почесал подбородок Семен.

- Вот и мне. Потому и идем. Не уверен, что получиться открыть такие старые двери, но бывает везет.

- Но они же стеклянные, - заметил Арсений, оглядываясь по сторонам, - Главное, найти нужные, а если заперто - разобьем. Где наша не пропадала.

- Будет потом бабка кошмарами мучиться, - предупредил его Дэн.

- Да эта пусть помучается, ей полезно, - усмехнулся Арсений.

Скованный запретами, втолкованными ему школьными учителями, Дэн всегда удивлялся насколько шире мыслит Арсений, не знакомый с правилами   поведения во внутреннем пространстве памяти.

- Стой! Мы куда-то слишком далеко зашли. Это уже почти двадцать первый век, - сказал Арсений, показывая на дверь с цифрой 1999.

- Странно! - удивился Дэн, заглядывая в мутное стекло, - Но это Дом Престарелых. Не могла бабка в этом году в доме престарелых быть. Она ж еще даже на пенсию не вышла.

Он дернул за ручку и дверь неожиданно легко поддалась.

- Класс! - присвистнул Арсений и как обычно, пошел первым.

В маленьком кабинете чисто и уютно, но окрашенные почти до самого потолка мрачной синей краской стены неизменно выдают казенное больничное помещение. В белом халате за стандартными письменным столом с аккуратно разложенным на нем бумагами сидит Волошинская. Такая же как сейчас, только в строгих роговых очках. Дверь в кабинет открылась, и Арсений ткнул Дэна, показывая на табличку "Директор", что была прикреплена к двери снаружи. А Дэн показывал Арсению на человека, который только что вошел, потому что это был Шейн. Такой же как всегда подтянутый с идеально уложенными волосами, только лет на двадцать моложе, чем сейчас.

- Раис Михална, - обратился он к Волошинской, - на сегодня все готово. Ждем вас через час. Не передумали?

Она сняла очки, прикрыв на пару секунд глаза, и не глядя на Шейна, ответила, вздохнув:

- Не передумала, Аркадий Виленович, не передумала. Жаль, что не тридцать лет назад это произошло. В шестьдесят один уже многое поздно.

- У каждого возраста есть свои преимущества, но я бы ни за что не дал вам столько. Максимум 48, - улыбнулся ей Шейн.

- Все шутите? - снова одевая очки и теперь поднимая на него глаза сказала женщина, тоже слегка улыбнувшись.

- Абсолютно серьезно, - ответил он и положил перед ней жестяную коробочку с крышкой, - Одну лучше принять сейчас. Еще одну перед самой процедурой. Не запивать, рассасывать до полного растворения.

Он сопроводил свою речь строгим помахиванием указательным пальцем.

- Хорошо. Все запомнила. Сделаю, - покачала она головой в ответ.

- Ну, до встречи через час, - сказал он и вышел.

Арсений разглядывал разложенные на столе документы. Дэн осматривал содержимое застекленных шкафов. Вера Павловна или Раиса Михайловна, как ее назвал Шейн, достала из коробочки завёрнутый в красную фольгу кубик, развернула. Для таблетки он был слишком большой и квадратный, для конфеты слишком маленький и белый. Задумавшись всего на секунду, она отправила его в рот и сморщилась. Смяла фантик и выбросила в ведро. Потом снова сняла очки, положила их в футляр, лежавший тут же на столе и, закрыв рукой глаза, заплакала. Вернее, Дэн думал, что она заплакала, когда увидел со спины ее содрогающиеся плечи и услышал характерные всхлипывающие звуки. Он смотрел в окно на двор, заканчивающийся неприметной кованой оградой, на укрытые еще зеленой, но уже уставшей листвой деревья. "Позднее лето, а может ранняя осень" - подумал он и только потом повернулся к Арсению, который, показывая на эту женщину в белом халате, крутил у виска пальцем. Нет, она не плакала, она смеялась! Подняв вверх голову и открыв рот, отчего ее выразительное "Ха! Ха! Ха!" звучало особенно четко. Конец этой истерики был предопределен. Нельзя смеяться с полным ртом! Она подавилась таблеткой, закашлялась и ей пришлось выпить целый стакан воды, чтобы успокоить мучительный кашель. Оказывать первую помощь не пришлось, хотя Дэн, повинуясь инстинктам, чуть было не бросился ей помогать. Его вовремя остановил Арсений, и не дожидаясь пока она откашляется, отчихается и вытрет невольно выступившие слезы, они ретировались в коридор.

- Ты что-нибудь понимаешь? - спросил Дэн Арсения.

- Только то, что Шейн ее знал раньше, когда ее звали какой-то Раисой, а не Верой, - ответил он, - И ни слова про драгоценности!

Дэн еще раз посмотрел на только что закрытую дверь. Табличка по-прежнему гласила "1999 год. Дом престарелых".

- Возвращаемся, - сказал Дэн.

Найти среди тысяч воспоминаний нужное, к тому же доступное, задача практически не выполнимая. Поэтому Дэн ни на что не надеялся, проходя мимо многочисленных одинаковых дверей. Но Арсений не был таким пессимистом и упрямо заглядывал сквозь стекло в каждую дверь.